Прусаков Д. Б., Большаков А. О. Рецензия на: Т. А. Шеркова. Рождение Ока Хора: Египет на пути к раннему государству. М.: Праксис, 2004. – 376 с., ил. (опубликована: Вестник древней истории. 2006. № 1. С. 191–201; здесь публикуется без постраничных сносок).
Книга Т. А. Шерковой (Центр египтологических исследований РАН), согласно аннотации автора, «посвящена реконструкции создания первого в Египте государства. На широкой источниковедческой основе анализируются эколого-экономические, социально-политические, религиозно-мифологические аспекты жизни общества додинастического и раннединастического Египта» (с. 4). Таким образом, автором заявлена серьезная претензия на создание работы, охватывающей ключевые проблемы важнейшего периода истории древнего Египта.
Задача эта невероятно сложна, особенно сейчас. За последние три десятилетия накоплен значительный новый материал, осмысленный пока недостаточно, но все же современные взгляды на египетскую додинастику и архаику радикально отличаются от существовавших полвека назад. Достаточно сравнить, например, разделенные сорока годами книги У. Эмери и Т. Уилкинсона [1], каждая из которых является блестящим обобщением знаний и представлений своего времени: в них описываются, по существу, разные культуры. Никакое новое исследование не возможно без тщательного анализа изменений как самой источниковедческой базы, так и подходов к ней. В этом смысле разделы «Источники» и «Историография» в предисловии книги Т. А. Шерковой совершенно обескураживают. Первый занимает полстраницы (с. 9) и сводится к общим словам о «памятниках материальной культуры» и «артефактах различных категорий». Второй, объемом около страницы (с. 9–10), упоминает «многие работы египтологов» и всего трех авторов: Платона, Б. Кемпа и некоего И. Райса [2].
«Представив» таким образом источники и историографию, Т. А. Шеркова резюмирует: «наиболее адекватно … причины рождения государства в древнем Египте выразил Б. Кемп… Он полагает, что важнейшую роль в создании государства древними египтянами играл идеологический аспект», который проявился «в понятиях борьбы между хаосом и порядком, … закодированных в композициях, передающих идею гармонии в мире» (с. 10, 299–300).
Книга Б. Кемпа [3] действительно замечательна, но ее автор никоим образом не ставил перед собой задачи выявления причин возникновения египетского государства (ее тема совершенно другая), и уж тем более никогда не писал ничего подобного – просто он делал акцент на важнейших принципах египетской культуры, а не на, скажем, социально-экономической или политической проблематике. Апеллируя к авторитету Б. Кемпа, Т. А. Шеркова попросту приписывает ему свой собственный подход, который называет «целостным подходом к культуре во всех ее проявлениях» (с. 11), притом что, вопреки аннотации, об экологии, экономике, социо- и политогенезе в предисловии рецензируемой книги даже не упоминается.
Описание Т. А. Шерковой природной среды (ландшафта и климата) первобытного Египта состоит из ряда принципиально ошибочных тезисов. Так, она утверждает, что в ледниковую эпоху вюрма «уровень Средиземного моря понизился…, в результате чего окончательно сформировалась дельта Нила с двумя рукавами – Розеттским и Дамьеттским» (с. 15). Однако, как показывают геофизические исследования [4], нильская Дельта возникла в результате прямо противоположного процесса: послеледниковой трансгрессии Средиземного моря, причем на ее завершающей стадии, когда уровень Мирового океана приблизился к современному. При этом в древности в Дельте было не два, а от трех до восьми крупных рукавов [5]. Нынешняя конфигурация нильской Дельты с двумя указанными магистральными рукавами определилась только к концу I тыс. н. э. [6]
Столь же далек от истины ничем не обоснованный тезис Т. А. Шерковой о том, что уже в среднем палеолите имели место регулярные разливы Нила, и в нильской пойме происходило «накопление аллювиальных почв» (с. 16). По всем имеющимся данным [7], «исторический» режим Нила установился в раннем голоцене, т. е. на условном рубеже палеолита и неолита, а основная масса илистых отложений, сформировавших плодородные аллювиальные почвы Египта, накапливалась здесь лишь с VI тыс. до н. э. [8]
Поэтому по меньшей мере наивно, реанимируя дискуссию тридцатилетней давности, повторять, что произошедшее «во второй половине X–IX/VIII тыс. до н. э. … ухудшение климатических условий … пагубным образом отразилось на произрастании в долине Нила некоторых видов диких зерновых растений, на базе которых могло развиться земледелие, и надолго затормозило развитие неолитических культур в Египте» (с. 21). Спор о «диких зерновых», для культивирования которых не существовало почв, лишен оснований. «Временного регресса» – отступления «от начавшегося было процесса протоземледелия исключительно к присваивающим формам хозяйства» (с. 21) в раннеголоценовой (палеолитической) долине Нила не могло быть в отсутствие физических – почвенно-ботанических условий для предшествующего земледельческого «прогресса» [9].
Сомнителен и тезис о том, что «самыми низкими и заболоченными были центральная и примыкавшая к побережью Средиземного моря части Дельты, по этим причинам наименее обитаемые» (с. 30). Источник этих сведений не приводится, да и реальная картина, судя по всем данным, была несколько иной. Дельта Нила имела общий уклон к средиземноморскому побережью с тенденцией к изостатическому погружению на северо-востоке [10]. В центральной ее части, несмотря на «вогнутость», существовали возвышенности рельефа, пригодные для жизни людей и выпаса скота [11], что, очевидно, подтверждается штандартами ряда древнейших номов внутренней Дельты в виде быков или коров [12]. Вместе с тем и болота наиболее низменных северных областей Дельты не исключали возможность регулярного заселения: напомним, что именно здесь на теллях или гезирах находились такие важнейшие культурные очаги фараоновского Египта, как Буто и Саис [13].
Описание Т. А. Шерковой ландшафта Долины также содержит несуразности, например: «В отличие от открытой влажной и прохладной дельты со средиземноморским климатом, долина Нила, окруженная жаркими пустынями, впрочем, уберегающими ее от испарений и ветров, принадлежит субтропическому и тропическому климатическим поясам» (с. 13). Что имеет в виду автор под «испарениями», непонятно, зато известно, что от ветров долину Нила пустыни не уберегали. Наоборот, развитие пустынь способствовало усилению ветров и эолового переноса песка, наступлению песчаных дюн на заливную нильскую пойму и сокращению ее лучших земледельческих угодий [14].
В тезисе Т. А. Шерковой настораживает и распределение регионов Египта по климатическим поясам, поскольку фактически сказано, что Дельта находится не в субтропиках. Далее, по прочтении пассажа о дождях «над экваториальными плато Центральной Африки и Эфиопии» (с. 13), возникает и другой вопрос: представляет ли автор книги об африканской стране, где экватор, а где Эфиопия?
Палеоклиматические познания Т. А. Шерковой столь же сомнительны. Так, она утверждает: «В целом похолодания с промежуточными колебаниями в сторону потепления продолжались в период с 50 до 12/10 тыс. лет назад» (с. 15–16). Следует напомнить, что одним из этих «похолоданий» было вюрмское ледниковье, которое сменилось долговременным глобальным потеплением, сопровождавшимся одной из крупнейших [15] трансгрессий Мирового океана.
Во «влажный период с XI/X по VI тыс. до н. э.» в Сахаре «установились благоприятные природные условия для постепенного перехода к оседлому образу жизни» (с. 23). Вопреки таким заявлениям [16], последняя треть этого периода (8000–6500 л. н. или, в календарном выражении, ок. 6925–5472 гг. до н. э.) у археологов ассоциируется с так называемым «иссушением среднего голоцена», которое «had the effect of emptying the deserts», и характеризуется в целом как «severe climatic phase, which is well documented throughout the Sahara» [17]. Кроме того, не исключено, что первая треть указанного Т. А. Шерковой «влажного периода» соответствовала похолоданию верхнего дриаса [18], завершившемуся ок. 10600 л. н. и чреватому иссушением климатов Северной Африки.
В своих палеоклиматических «реконструкциях» Т. А. Шеркова неизменно опирается на устаревшие данные [19]. В результате оказывается, например, что «в интервале 3500–2500 гг. до н. э.» в долине Нила имело место «увлажнение климата» (с. 28). Между тем современные исследования зафиксировали в северном полушарии ок. 3190 г. до н. э. пик похолодания, которое последовало за потеплением большого атлантического оптимума голоцена [20], и в результате которого климат Египта на исходе первой половины этого интервала должен был стать не только суше, но и жарче, чем сегодня (устная информация, сообщенная авторам В. В. Клименко) [21].
К сожалению, приходится констатировать, что автор рецензируемой книги не владеет материалом и часто повторяет чужие заблуждения: «не установлено, с какими климатическими изменениями сочетались эпизоды максимальных уровней Нила, – в сторону аридности или, напротив, увлажненности» (с. 338, прим. 2). Однако сегодня известно, что в засушливый (в Египте – гипераридный) период вюрма с кульминацией ок. 21000 л. н. дебит Нила составлял менее 20 % от нынешнего [22]. В интервале 14000–12000 л. н. в связи с влажным эпизодом конца плейстоцена разливы Главного Нила увеличились настолько, что этот момент гидрогеологической истории реки обозначают эпитетом «Wild Nile» [23]. Археологи выделяют кратковременную «гипераридную фазу» ок. 11500 л. н., сопровождавшуюся резким уменьшением разливов Нила [24]. Очередное увлажнение климата Африки способствовало тому, что 9500–9000 л. н. разливы Нила вновь повысились [25]. Упомянутому похолоданию и иссушению с пиком ок. 3190 г. до н. э. соответствует так называемый «неолитический спад» Нила [26]. Разливы, обусловившие земледельческий потенциал Египта эпохи Великих пирамид Старого царства (середина III тыс. до н. э.) [27], были связаны непосредственно с потеплением и увлажнением суббореального климатического оптимума, тогда как причиной катастрофически низкого уровня Нила в конце III тыс. до н. э. [28] явилось глобальное похолодание с прогрессирующим иссушением нильского водосборного бассейна [29]. Повышение стока Нила в I тыс. до н. э. [30] коррелирует с потеплением и увлажнением начала X – конца IX вв. до н. э. (устная информация, сообщенная авторам В. В. Клименко). Таким образом, корреляция между максимумами/минимумами нильского стока и периодами увлажнения/аридизации в регионах нильского водосбора если и не установлена окончательно, то в целом ряде случаев наблюдается весьма отчетливо.
С геоархеологией в книге Т. А. Шерковой дело обстоит не лучше. Бывает, что в одном предложении содержится несколько ошибок, например: «Изучение морфологии отложений, в которых были найдены материалы археологической культуры фахури (XV–XII тыс. до н. э.), позволило определить климат в период низкого уровня Нила (баллана) как достаточно влажный» (с. 17).
Фахурийская микролитическая традиция датируется или абсолютным интервалом 21000–19000 л. н., или несколько более поздними радиоуглеродными датами 18020 ± 330 и 17590 ± 300 л. н. [31] Не относится к периоду, указанному Т. А. Шерковой, и нильская формация Баллана, которая действительно ассоциируется с понижением поймы и уровня Нила, но имеет возраст ок. 19000–18000 л. н. [32] Судя по приведенной ею датировке, Т. А. Шеркова путает геологическую формацию с археологической культурой, подразумевая под «балланой» находившиеся неподалеку от местечка Баллана на юге Египта себильские стоянки 8898 и 8899 [33]. Они датируются периодом 13000–12500 л. н., который соответствует концу датировочного интервала Т.А. Шерковой, но также и фазе «необузданного» Нила (вышеупомянутый «Wild Nile»), характеризовавшейся аномально высокими разливами.
Перечисляя микролитические культуры Египта, такие как Себиль, Силсила, Исна и др., Т. А. Шеркова утверждает, что «их хозяйственная основа была однородной. Группы населения, обосновавшиеся здесь, занимались охотой, рыбной ловлей и сбором диких злаковых растений» (с. 19). Это не вполне соответствует действительности. В хозяйстве этих культур заметны немалые различия. Например, культура Себиль [34] среди костей диких млекопитающих (газелей, антилоп) не обнаруживает кухонных остатков рыбы и «жерновов» для помола зерен и клубнеплодов. Культура же Исна [35] демонстрирует остатки рыбы только на одной из своих стоянок. Современная им культура Афия [36] демонстрирует «зернотерки» в сочетании с костями рыб и млекопитающих, включая гиппопотама, но исключая газель, и т. д.
Совершенно очевидно, что без учета подобных археологических нюансов, отражающих в том числе природно-ландшафтные особенности локальных экологических ниш долины Нила и ее ближайших окрестностей, фундаментальная реконструкция позднепалеолитического непроизводящего хозяйства и «неолитической революции» в Египте невозможна.
Немыслимо научное исследование и без знания датировок. В книге сообщается, например, что культура Кадан распространилась в Верхнем Египте и Судане с X тыс. до н. э. (с. 18), хотя абсолютная нижняя хронологическая граница этой культуры 14000 л. н. [37]
Микролитическую культуру Кебаран в Леванте Т. А. Шеркова относит к XI–IX тыс. до н. э. (с. 338, прим. 5), тогда как геометрический Кебаран уходит корнями в более ранний период 14000–12000 л. н., а негеометрический и вовсе восходит к концу вюрма (после 19000 л. н.) [38].
Ранние памятники хартумского неолита Т. А. Шеркова датирует VII тыс. до н. э. (с. 45), что отчасти справедливо лишь для области слияния Белого и Голубого Нила в Судане [39]. Отчасти – потому что для одного из здешних раннехартумских поселений (Сарураб II) установлены радиоуглеродные даты 9370 ± 110 и 9330 ± 110 л. н. [40], которые в календарном выражении соответствуют второй половине IX тыс. до н. э. Однако если рассматривать так называемый «мезолитический Хартум» в целом, включая Центральную и Восточную Сахару и Сахель (ср. с. 339, прим. 3), то принятая нижняя хронологическая граница культуры опустится до 10000 л. н. [41] Если особо акцентировать «неолитический Хартум» центрального Нила, то эта граница поднимется до 5700 л. н. [42], что опять расходится с датировкой Т. А. Шерковой.
Культуру «шамаркин» Т. А. Шеркова помещает в начало VI тыс. до н. э. (с. 22), хотя она имеет радиоуглеродные даты 7700 ± 120 и, исправленную, 8860 ± 60 л. н. (стоянка DIW 51) [43], т. е. выглядит старше (начало VIII – середина VII тыс. до н. э.). Здесь вероятна путаница с найденной среди шамаркийских памятников более поздней стоянкой DIW (Dibeira West) 50, которая датирована 5600 ± 120 л. н. (середина V тыс. до н. э.), однако принадлежит неолиту, а не «шамаркину», типологически близкому капсийской донеолитической традиции [44].
Таким образом, в доисторических датировках Т. А. Шеркова, мягко говоря, не ориентируется. При этом создается впечатление, что она не понимает разницу и сам принцип отношения между радиоуглеродными и календарными датами, поскольку пишет: «радиокарбоновая дата 6150 г. до н. э.», «радиоуглеродная дата 5190 г. до н. э.», «радиокарбоновая дата 3800 г. до н. э.», «радиокарбоновые калиброванные даты 4000 г. до н. э. (4400 г. до н. э.)» (с. 25, 34, 40, 56 и др.).
В специальной литературе радиоуглеродные (некалиброванные) даты обозначаются, например, ka (thousand years ago) или BP (before present) = л. н. (лет назад). Из них путем пересчета или с помощью готовых таблиц получают календарные (калиброванные) даты AD (anno Domini) = н. э. и BC (before Christ) = до н. э. При этом перевод из радиоуглеродных дат в календарные [45] не имеет ничего общего с арифметическим вычитанием, например, из 10000–9000 л. н. двух тысяч лет нашей эры. Но именно такое вычитание осуществляет Т. А. Шеркова, датируя нильскую формацию Аркин [46] интервалом VIII–VII тыс. до н. э. (с. 21–22).
Эта грубая ошибка встречается в книге повсеместно. «Палеомеридово озеро связано с началом эпизода высокого Нила аркин (начало VII тыс. до н. э.)» (с. 338, прим. 6), в то время как указанной стадии гидрогеологической эволюции озера в Фаюмском оазисе соответствует радиоуглеродная дата 9000 л. н. [47], т. е. в календарном выражении вторая половина IX тыс. до н. э. [48] Материал из Набта Плайя и Бир Кисейбы Т. А. Шеркова датирует VII/VI–V/IV тыс. до н. э. (с. 43), хотя радиоуглеродные даты указывают на интервал 9500–9000 л. н. [49], т. е. на IX тыс. до н. э.
Автор рецензируемой книги обнаруживает непонимание не только доисторических, но и исторических датировок: «Каких бы схем абсолютной хронологии для раннего Египта не (так у автора. – Д. П., А. Б.) придерживаться, все они указывают на последние столетия IV тыс. до н. э. как конец поздней додинастики и начало формирования раннего государства» (с. 67). Разумеется, на эту и другие исторические вехи ученым указывают не «схемы», а конкретные календарные даты, основанные на хронологических калькуляциях [50] или на радиометрии, в том числе полученные еще самим У. Либби [51].
Умозрительные «схемы» у Т. А. Шерковой постоянно одерживают верх над научно-исследовательскими реконструкциями также в описании додинастических «культурных общностей» Египта. Например, она пишет о создании в Египте в первой половине IV тыс. до н. э. «замкнутой системы каналов, дамб и водоемов», о том, что за этим последовал «этап преобразований, связанный с началом осушения долины Нила» и увенчавшийся созданием «ирригационной системы в долине Нила во второй половине IV тыс. до н. э.» (с. 62–63).
Источник этих уникальных сведений, однако, не приводится, и по вполне понятной причине. Не то чтобы об ирригационной системе – об элементарной ирригации в додинастическом Египте практически ничего не известно. Более того, как справедливо заметил Т. Уилкинсон, чьи работы Т. А. Шеркова по непонятной причине полностью игнорирует, даже раннединастическая царская (т. е. государственная) иконография «generally makes no reference to irrigation works» [52]. Тезис об «ирригационном строительстве» в доисторической долине Нила геоархеологически не документирован и представляет собой не более чем плод авторской фантазии – вроде курьезного вывода о наличии «организованных искусственных ирригационных систем» в амратском Египте, базировавшегося на произвольном толковании «решетчатого» орнамента керамики периода 4100–3600 гг. до н. э. [53]
То же самое можно сказать о «реконструкции» Т. А. Шерковой общественного устройства, например, неолитического Меримде с фантомным «социальным лидером, власть которого основывалась на его личном авторитете», и таким же «разделением на родовые группы или фратрии» (с. 74–75). Сошлемся на профессиональное археологическое заключение, что в Меримде пока «no … areas for religious, ceremonial, or public activities were observed during the excavations», и поэтому «nothing can be said about political or religious organization of this site» [54].
Нет данных и о том, что похороны представителей общественной верхушки культуры Бадари «обставлялись со всей возможной торжественностью» и состояли из церемоний «многодневных и сложных, с совместными тризнами и раздачей даров» (с. 121). Судя по тому, как прост по сути (невзирая на значительные масштабы) был культ в Старом царстве, едва ли можно ожидать от него сложности в предшествующие (и насколько!) [55] времена.
И уж совсем абсурдно выглядит утверждение Т. А. Шерковой, что «в мифопоэтическом творчестве» доисторической культуры Буто–Маади (IV тыс. до н. э.) «создавались сложные повествовательные композиции, варианты и фрагменты мифов, в которых отражались эмпирические знания о природных и социальных явлениях в их смежности» (с. 90) – мы этих мифов, разумеется, не знаем, да и мифология более позднего времени известна нам не в той мере, чтобы в ней можно было прослеживать наследие столь глубокой древности.
Во всех подобных случаях отсутствие или незнание источников компенсируется либо прямым вымыслом, либо подтасовками. К примеру, Т. А. Шерковой понадобились сильное социальное расслоение и развитый царский культ «на стадии формирования раннего государства», и она тут же «устанавливает» их для Иераконполя, где «обнаруживает» гробницы «с многочисленными, напоминающими склады, амбары и сокровищницы дворцов и храмов, камерами для хранения подношений умершему царю» (с. 181), которых там до нее никогда не было.
Другой пример: «Нуклеарная модель – пишет Т. А. Шеркова, – нашла отражение в структуре некрополей и поселений, локальных территорий, шире – Египта в целом, в политической и социальной организации централизованного государства» (с. 160). Такого рода модели и теоретические обобщения, как правило, предлагаются людьми, далекими от собственно египтологических реалий [56]. Прийти к подобному выводу исходя из дописьменных памятников так же трудно, как и на основании развитой древнеегипетской социальной терминологии, не вписывающейся в современные представления о государственности. Как справедливо заметил в свое время Е. С. Богословский, «любые такие попытки не объясняют истинную природу египетского общества, создавая иллюзию не существовавшей в действительности стройной общественной системы» [57]. Добавим, что «собирания египетских земель вокруг Иераконполя» (с. 17) как ядра некоей радиальной населенной периферии не могло быть уже по той причине, что в пересыхающем «большом вади» и сжимаемой пустынями Долине протодинастического Верхнего Египта [58] такой процесс был бы затруднителен чисто географически. Однако похоже, что это «собирание» особенно мило автору – ведь об Иераконполе в книге говорится много, тогда как главному центру раннединастического Египта, Абидосу, посвящено всего полстраницы (с. 197–198), меньше, чем окраинной Элефантине (с. 198–199). При этом новейшие открытия Немецкого археологического института в абидосском некрополе, заставляющие отказываться от многих традиционных взглядов, вообще не упоминаются [59].
В целом очевидно, что метод работы Т.А. Шерковой состоит не в самостоятельном анализе непосредственно доступных или опубликованных археологических первоисточников, а в компиляции (и притом непрофессиональной) уже сделанных на их основе научных работ. Так, за описаниями Т. А. Шерковой «материального облика» культуры Омари всегда узнаваемы Ф. Дебоно и Б. Мортенсен, культуры Меримде – Й. Айвангер, некрополей Бадари – У. Андерсон, додинастического Иераконполя – М. Хоффман и так passim. Соответственно, и выводы Т. А. Шерковой не отличаются ни оригинальностью, ни новизной. Поскольку ей, как правило, нечего добавить к сказанному до нее, в ход идут «сопоставительные стадиальные параллели», когда на примере скотоводческой практики каких-нибудь нуэров делается заключение, что в египетской иероглифике отразилась важная роль скотоводства в жизни доисторических египтян (с. 50). Но эта роль уже давно не новость для египтологии. «Открытием» Т. А. Шерковой является разве что извлечение корней фараоновской цивилизации из этнографических зарисовок быта нуэров современного Судана (см. также с. 120–121 и др.), из обрядовой практики «племени ахилпа пустыни Арунта в Австралии» (с. 233), из «ведической традиции» (с. 235) и т. п.
«Рассмотренные материалы, указывающие на близость бадарийской культуры с тасийской и амратской фазой культуры Нагада, позволяют сделать вывод о родстве этих культур, каждая из которых являлась одним из этапов культурного развития додинастического Египта» (с. 57–58). С учетом того, что у культуры Нагада никогда не было тасийской фазы, этот вывод также был сделан очень давно; и уж, конечно, ни для кого не новость, что неолитические культуры Таса [60], Бадари и Амра предшествовали династическому Египту [61]. Разумеется, не принадлежит Т. А. Шерковой и «вывод о том, что в конце IV тыс. до н. э., когда общество переживало заключительные этапы становления государства, Нагада играла важную роль в этом процессе» (с. 130).
Об объединении Египта в целостное государство и об истоках древнеегипетской царственности Т. А. Шеркова также не может сказать ничего нового. Все сводится к банальному тезису о том, что в долине Нила существовали десятки вождеств, которые боролись, а потом слились в несколько более крупных образований. А затем «сложившаяся в Иераконполе политархия … легла в основу института царской власти и государственного устройства египетского территориального государства» (с. 178). Не говоря о том, что документальных подтверждений в масштабах Египта этот вывод Т. А. Шерковой не имеет, общеизвестно, что древнейшие погребальные комплексы египетских царей и знати находятся отнюдь не в Иераконполе, а в Абидосе (Умм ал-Кааб) [62] и Саккаре [63], откуда, по-видимому, и произрастала древнеегипетская царственность как государственный феномен.
Столь же старым и распространенным в египтологии является вывод, что «первые правители… осуществляли политический контроль над всем Египтом» (с. 216), который к тому же представляется необоснованным. Утверждать, что сходные наборы архаических вотивных предметов, найденные в Телль Ибрагим Аваде и на Элефантине, «указывают на сложение единого политического образования от дельты до первых порогов» (с. 215) – все равно что на основании двух находок в Иераконполе и Туре заключать, как это делалось в свое время, что «царь» «Скорпион» из «нулевой» династии владел всем Верхним Египтом [64]. С таким же успехом на основании откопанного в Библе черепка с именем царя Хасехемуи можно объявить Переднюю Азию территорией, принадлежавшей архаическим фараонам, а Микены, где был найден артефакт с именем Аменхотепа III [65] – колонией XVIII династии.
Когда же Т. А. Шеркова не повторяет выводы других ученых, а пытается делать свои, то это приводит к новым грубым ошибкам. Например, представление о «центричности» Египта как социально-политического целого, по ее убеждению, полностью сформировалось уже «в период разрозненных номовых государств» (с. 302). Как такое могло случиться, и что это были за «государства», не поясняется. Впрочем, наверное, и не приходится ожидать этого от автора, чье понимание древнеегипетской социальной структуры сводится к примитивным аллегориям, что она «может быть уподоблена кругу с выделенным центром или пирамиде, увенчанной фигурой вождя/царя» (с. 302–303).
Как мы уже могли убедиться, в основе метода Т. А. Шерковой лежат бездоказательные исходные утверждения, от которых она, заменяя исследование фантазиями, переходит к столь же беспочвенным, хотя внешне красочным выводам. Особенно удручающие результаты это дает там, где речь идет о религии, мировоззрении и идеологии. Занятия мировоззренческой проблематикой требуют широчайших знаний и большой осторожности. Знакомство с рецензируемой книгой убеждает, что Т. А. Шерковой не свойственно ни первое, ни второе.
Не будем останавливаться на выражениях вроде такого шедевра, как «религиозные мифы» (с. 8, 208), хотя в самом сочетании этих двух слов заключена бездна непонимания – даже если допустить, что автор дважды оговорился. Обратимся к некоторым более конкретным примерам. Так, на с. 209–210 автор заявляет по поводу отражения норм египетского престолонаследия в папирусе Весткар следующее: «Три сына, рожденные женой жреца бога Ра по имени Редедет, могли претендовать на власть, создав V династию, на том основании, что они состояли в кровном родстве с фараоном IV династии Хеопсом». Из сказанного следует, что Т. А. Шеркова или не читала текста папируса Весткар, или не поняла его суть, ибо в нем описана диаметрально противоположная ситуация: три младенца никоим образом не связаны с династией Хеопса, однако они рождаются царями (собственно, богами), поскольку их истинным отцом является Ра. Текст папируса Весткар как раз и объясняет то, как может возникать новая династия, не родственная с предшествующей, это реализация в литературной форме важнейшей идеологемы «Сын Ра». Чего же могут стоить выводы о «трехчленной династийной системе» (с. 209), основанные на такой ненаучности?
Далее, анахронизмом сегодня звучит разговор о Красной и Белой коронах как просто о символах власти над Нижним и Верхним Египтом (c. 215–216) [66]. Перевод n(j)-sw.t bj.tj как «царь Верхнего и Нижнего Египта» сохраняется лишь как дань традиции, поскольку становится все более очевидно, что n(j)-sw.t и bj.tj – титулы скорее всего не территориальные, а функциональные: соответствующие этим титулам короны надевались при выполнении царем определенных функций, не связанных с управлением одной из двух половин страны (характерно, что так называемая двойная корона помимо сцен коронации изображается крайне редко) [67]. Разумеется, новые теории требуют дальнейшего осмысления, их можно и не принимать, однако не знать их нельзя, как нельзя теперь реконструировать историю объединения Египта на основании чередования изображений правителей в Красной и Белой короне (с. 216).
Попытки толкования автором некоторых изображений на раннединастических памятниках вызывают еще большие возражения. Это относится, например, к сценам так называемого «царского бракосочетания» (с. 188–190). Стоит Т. А. Шерковой сказать: «Очевидно, мотив свадьбы царя представлен и на навершии церемониальной булавы царя Нармера» (с. 189), – и сложная проблема присутствия на этих памятниках женских фигур в переносных креслах сразу же оказывается «разрешенной». Автор совершенно не задумывается о том, как «земледельческие праздники», справляющиеся ежегодно, хеб-сед, отмечающийся после тридцати лет правления, и бракосочетание, совершающееся единожды, могут включаться в одну композицию (с. 190).
Реконструкция автором древнейшего верхнеегипетского святилища pr wr (c. 231–238) также вызывает недоумение. На взгляд Т.А. Шерковой, оно было «круглой хижиной…, укрепленной с одной стороны столбом», как это якобы явствует из его написания идеограммой O 19. Как круглая постройка может подпираться с одной стороны, и как эта невероятная форма отражается в иероглифе, изображающем постройку совершенно иного типа, непонятно, но зато на ней можно основывать новые спекуляции. То, что другое древнейшее, нижнеегипетское, святилище pr nsr было в плане прямоугольным, автор не отрицает, хотя почему-то углы его все-таки должны быть скругленными. Теперь нужно найти еще что-нибудь круглое и прямоугольное и увидеть в этом аналогию двум святилищам. Разумеется, такая аналогия сразу же находится – это жертвенники, круглый xAw.t и прямоугольный wdHw. Следует вывод: «Нельзя не отметить конструктивного сходства между формами архитектурных сооружений… и жертвенниками… В этом сходстве мы склонны усматривать семантическое тождество образов модели мира» (с. 237). Вообще говоря, так можно отождествить всё со всем – чем автор и занимается на страницах своей книги вместо исследования «религиозно-мифологических представлений и ритуальной практики» в архаическом Египте.
Нужно особо отметить характерное для Т. А. Шерковой пренебрежение к памятникам. Так, фрагментированные статуэтки из иераконпольского храма объявляются царскими (что можно предполагать, хотя и нельзя доказать в силу специфики иконографии [68]), затем оказывается, что черты их лиц портретны (что, учитывая как специфику египетского портрета вообще, так и несовершенство работы ранних мастеров, уже вовсе неприемлемо), а затем они превращаются (разумеется) в изображения Скорпиона и Нармера (с. 195).
На иераконпольской палетке из Эшмолианского музея в Оксфорде (Ashmolean E.3924) [69] Т. А. Шеркова видит «охотника в маске шакала», что служит ей основанием для выдвижения целой теории о «шакале Анубисе, волке Упуауте и Хентиментиу» – посредниках «между миром людей и загробным царством», о шакале – «боге-патроне царя» и «эмблеме аристократического клана Абидоса» (с. 320–321). Между тем отлично видно, что уши маски (длинные и торчащие вверх, с характерными продольными углублениями) совершенно не походят на округлые или висящие уши изображенных на этой палетке собачьих хищников, зато в точности воспроизводят уши (а сама маска – морду) жирафа, стоящего непосредственно перед замаскированным «охотником». Именно так («giraffe-head») эта маска и интерпретируется специалистами [70], предлагавшими еще вариант «the Seth-like figure» [71], что сводит на нет «религиоведческие» построения Т. А. Шерковой.
На с. 222 утверждается, что «уже при предшествениках Хора Нармера – Ири-Хоре и Хоре Ка – царское имя выписывалось в знаке серех». Не будем останавливаться на том, что серех, скорее всего, не рамка с фасадом дворца для хорова имени, а рамка плюс хорово имя, не будем говорить и о том, что имя одного из упомянутых царей, вероятно, следует читать не Ка, а Сехен, но то, что имя Ири-Хор в серех не заключалось, момент принципиальный, поскольку появление сереха – важнейший рубеж в истории царской титулатуры и, соответственно, царской идеологии. Но и это еще не все: в силу отсутствия сереха вообще невозможно с уверенностью говорить о том, что сочетание знаков передает имя, и ряд исследователей [72] не без веского основания предпочитает понимать его по-другому (ситуация с тем, что считают именами более ранних «царей» вплоть до «Скорпиона I» из абидосской гробницы U-j, аналогична – это могут быть имена, но совсем не обязательно [73]). В итоге создается впечатление, что памятников, о которых идет речь, Т. А. Шеркова не видела, а то, что о них писалось, не удосужилась прочитать внимательно. К сожалению, это типичные примеры работы с артефактами и аргументации автора рецензируемой книги.
В книге очень много ошибок и неточностей не только в изображениях фундаментальных явлений, но и в «мелочах». Т. А. Шеркова пишет, например, что при раскопках памятников микролитической культуры Исна в Верхнем Египте «найдено большое количество сильно сработанных зернотерок» (с. 19), тогда как археологи видят здесь лишь «some fragments of grinding stones» [74].
Автором неправильно нанесено на карту Вади Хаммамат (с. 14). Подписи к рисункам 4 и 6 (с. 149 и 151) гласят, что здесь изображены реконструкции жилых построек в Иераконполе, соответственно, на раскопанных участках 11 и 29. В действительности же на этих рисунках изображена одна и та же постройка, в первом случае ее общий вид, во втором – разрез, вскрывающий каркас и интерьер.
Телль Ибрагим Авад автор помещает «в одном из глубинных районов» Дельты» (с. 207, 302), хотя телль находится на ее северо-восточной окраине (это особенно удивительно, поскольку Т. А. Шеркова участвовала в его раскопках!).
Знаменитому Луврскому фрагменту «палетки быка» Т. А. Шеркова присваивает инвентарный номер E 11648 (с. 326), хотя фрагмент известен египтологам как Louvre E 11255 [75].
Известняковые кирпичики размером 15–11–11 см Т. А. Шеркова называет «известняковыми блоками», пишет «Атраба» вместо Атбара, «Герзей» вместо Герза, «K. Sandorf» вместо K. Sandford, «Дж. Кастиллос» вместо Х. (Хуан Хосе) Кастильос, в одном месте Хор «Нечерен», в другом – «Нечериму» и т. п. Образ Ока Хора у автора отразился в экологической форме (?) жизни общества (с. 8), похолодание было вызвано оледенением (с. 15), развитие носило «не эволюционный, а волнообразный характер», действовали «естественно-природные факторы» (с. 28), мешали «природно-естественные препятствия» (с. 84), «искусность исполнения, богатство и разнообразие форм предметов» являлись фактором оседлого образа жизни (с. 59), космос «дихотомически» имел «верх» и «низ», а также «горизонтальную и вертикальную протяженность» (с. 90–91, 237, 277 и др.), общественные явления наблюдались «в правобережье Среднего Египта» (с. 124) и «на амратской фазе» (с. 127), «такое явление, как город» было «присуще лишь городам-государствам» (с. 173), из «западных номов» «пошло начало раннего государства», а в Текстах Пирамид «отразились события ранних страниц» его «сложения» (с. 223), идеологически обосновывалось «формировавшееся становление института царской власти» (с. 279).
Несмотря на значительный объем, настоящая рецензия рассматривает лишь малую часть огрехов книги Т. А. Шерковой. Чтобы коснуться всех принципиально неверных подходов, беспочвенных утверждений, ошибочных выводов и проявлений элементарного незнания на ее страницах, потребовалось бы прокомментировать едва ли не каждый тезис автора. Излишне говорить, что рецензируемая книга непригодна ни для научно-методических целей, ни для познавательного чтения (причисление книги Т. А. Шерковой к лучшим российским публикациям последних лет о древнем Египте в «Краткой истории египтологии» В. А. Томсинова (М.: Зерцало, 2004), предназначенной «для студентов гуманитарных вузов», иначе, чем курьезом, назвать нельзя). Необходимо разве что отметить еще непрофессионализм и безответственность издательской группы «Праксис», выпускающей в свет подобные книги, и порекомендовать ей впредь пользоваться услугами квалифицированных научных рецензентов и литературных редакторов.
